королевская дочь играла с новым знакомым, который по уровню развития больше походил на домашнее животное. Такое наивное, голубоглазое, волосатое. Лютиэн не пожалела для него свою коллекцию экспериментальных кремов («О, как раз опробую на ком-нибудь!»), и к закату то, что поначалу можно было принять за плод греха двух темных властелинов, стало почти похоже на плод их добродетели. (Шутка).

Тингол слушал эту историю, и от подробностей его бросало то в жар, то в холод. Неужели дочь решила опровергнуть мнение о том, что эльф не может сойти с ума? Нет, естественно, Тингол знал, что дочь его - не бестелесный дух, у неё есть и чувства, и эмоции самого разного плана. Но также он знал и то, что до трехсот лет она была нецелованной девой. Однако пассии, которые ей попадались с любезного одобрения отца (не мог же он допустить, чтобы дочь проводила время неизвестно с кем), были то слишком холодными, то слишком сентиментальными. Будь Тингол тогда помягче, может этого всего и не было бы. А теперь…. Замужем за человеком! Издержки воспитания, не иначе.

А тем временем, сделав небольшую паузу и переведя дух, Тинувиэль продолжила рассказ. Приведя Берена в порядок (она так его называла, потому что «Берен» оказалось единственным словом, которое она смогла четко разобрать в его речи, остальное было похоже на нечленораздельное бормотание), Лютиэн решила, что после купаний и кремов («Поразительно, ожог оставили только три образца!»), неплохо бы заняться растительностью. Слово «бритва» было либо древним архаизмом, либо ультрамодным неологизмом в языке этого гражданина, поэтому процесс избавления от бороды был ему неведом. Однако на всякие попытки отрезать ему бороду и усы, она получала категорический отказ в форме недоброжелательного оскала. Но для дочери майи и

эльфа оскал не проблема: чарующая песня действовала на людей даже сильнее, чем на кого-то  другого. Подрезав бороду так коротко, как ей удалось, Лютиэн решила, что неплохо было бы гладко выбрить ему лицо. Собравшись с мыслями и идеями, проверив глубину сна сильным щипком, Тинувиэль достала проверенное средство с надписью «Воск» и начала его греть. Не вдаваясь в подробности проведенной экзекуции, Лютиэн заверила отца, что Берен преобразился кардинально. В тот день она оставила его в лесном домике, не выводя из транса, а сама отправилась домой в очень приподнятом настроении.

Довольно долго они тайно встречались. Поначалу это были невинные встречи: Берен и Лютиэн подолгу гуляли лесами, она водила его по окрестностям и на собственном примере показывала, какие ягоды съедобные, а какие нет. То ли экземпляр попался способный, то ли чувства творят волшебство, но вскорости Берен освоил азы Синдарина, и они смогли более плодотворно общаться. Тинувиэль никогда не упоминала о своем происхождении, а друг её и не спрашивал о нем. Однако дружба их перешла на новый уровень в тот самый день, когда после утомительной прогулки Лютиэн поднялась в лесной домик и уснула. Когда она очнулась, была глубокая ночь, да и не хотелось ей куда-то уходить. Она попросила Берена погреть ноги и …. Сложно описать словами чувства эльфа, а особенно сложно описать чувства в такой щекотливой ситуации. Это было ни с чем не сравнимо, не было похоже ни на что прежнее. Страсть, не тронутая цивилизацией… (говорить о цивилизации первобытно-общинного строя в присутствии эльфа в принципе глупо). Всё было предельно естественно и предельно свободно. Никаких условностей. Как остается загадкой, почему в порядочных семьях вырастают маньяки-рецидивисты, точно также не понятно, почему утонченным девочкам нравятся плохие мальчики.

Тинувиэль остановила рассказ и посмотрела на отца. Тингол всем своим видом выражал одно большое «Какого…?» Однако он и сам был не промах.

Влюбиться в майю – это мощно. Но она ж, как ни крути, прекраснейшая из творений Единого, сопричастная Стихиям. А тут кто, человек?! Что же толкнуло его дитя на столь сомнительный брак? Ему в голову приходили самые безумные и фантастические идеи, но он и предположить не мог, что правда окажется столь обыденной. Он попросил продолжить рассказ, но поближе ко дню помолвки и без лишних подробностей.

Начались неприятности с небезызвестного Даэрона. Этот поэт, как он сам любил себя называть, посватался к ней с предложением руки и сердца. Всё это было бы чрезвычайно лестно, если бы не было столь регулярно. Ведь буквально за неделю до этого Лютиэн отшила чьего-то сыночка из Гондолина, и ещё за месяц – двух близнецов из знатного рода Нарготронда (видимо, они думали, что так их шансы удвоятся). Утомленной высокопарными, но однообразными речами, ей захотелось проверить очередного претендента, так сказать «на вшивость».