Нередко приходится слышать, что произведения Толкиена – это мифология, созданная им специально для Англии. Якобы он с юношеских лет завидовал финнам, у которых есть «Калевала», и очень хотел, чтобы и в Англии было нечто подобное. Засим (не всегда, но довольно часто) следуют рассуждения о вредном влиянии Профессора на российскую молодежь, которую он портит, окатоличивает, делает нерусской и вообще узаконивает употребление магических колец в повседневной бытовой практике.

Между прочим, вера в способность дурного печатного слова ухудшить реальность и нравственность (а хорошего, соответственно, его улучшить) в психологии и психиатрии называется магическим мышлением. Воспитательная функция искусства в марксистско-ленинской эстетике – из той же самой оперы. Это раз. А во-вторых, Толкиен столько раз предупреждает устами своих героев о том, что Кольцо использовать ни в коем случае нельзя, что количество таких предупреждений просто не поддается учёту. Какое уж там узаконение!

А вот с «мифологией для Англии» сложнее. Толкиен не прячется за барьером неудобочитаемости, все запятые у него расставлены по местам, читать его попросту интересно, и именно таким путем он, как Фродо в Мордор, пробирается на территорию, ревностно охраняемую тоталитарным совковым самосознанием. Одно дело читать в «Старшей Эдде» про Мюрквид непроезжий, по которому толпами бродят турсы – мы не ассоциируем это с реалиями окружающего нас мира и потому не боимся потерять любовь к родине или гордость за историю. И совсем другое – читать Толкиена, которого, казалось бы, можно понимать, даже не подозревая о сложности внутреннего устройства текста.

А он действительно устроен достаточно сложно. Помимо внутренних зацеплений образов (особенно

заметных в стихах – правда, для того, чтобы их разглядеть, читать лучше в подлиннике) существуют еще обширные внешние связи – явные и скрытые цитаты, чаще всего из эпосов народов Северной Европы. Из-за этой стилевой особенности, кстати сказать, Толкиена нередко причисляют к постмодернистам. Так это или не так – вопрос отдельный и здесь неуместный. Но несомненно, что эта особенность требует от читателя хотя бы поверхностного знакомства с этими произведениями. Без обнаружения отсылок к ним понимание того, что хотел сказать Толкиен, существенно затрудняется.

Например, гл. 15 «Хоббита» (где Бильбо беседует

с драконом Смаугом) представляет собой скрытую вариацию на тему «Беовульфа» - хотя, конечно же, трехфутовый Беовульф по меньшей мере комичен. Следующая глава – это уже реминисценция на тему другого великого произведения древнеанглийской литературы – «Битвы при Мэлдоне». Если не распознать хотя бы эти литературные источники, не вспомнить, что общая их тема (а, следовательно, и «Хоббита» также) – это тема героизма подлинного и мнимого, то очень трудно понять, в силу какой логики Гэндальф несколько раз называет Бильбо отважным. Остается разве что принять на веру, что он что-то такое в нем рассмотрел. Но слепо доверять чужим словам опасно, и сам Гэндальф это прекрасно понимал.

Другой пример. Когда гномы в том же «Хоббите» называют свои имена, подготовленный читатель сразу же понимает, что они попали туда прямиком из «Старшей Эдды», точнее, из «Прорицания вёльвы». Но, заметив это, невозможно не вспомнить, что перечнем имен гномов «Прорицание вёльвы» только начинается. А заканчивается оно не чем иным, как Рагнарёком – гибелью богов, людей и всего мира. И хотя в «Хоббите» все завершается вроде бы благополучно (вот только колечко какое-то странное в Шир закатилось), мы понимаем, что это еще не конец: самые страшные битвы еще впереди. И вот (уже во «Властелине Колец») Гэндальф, рассказывая хоббитам о своей битве с балрогом, неожиданно произносит: «Is not that enough? Довольно ль вам этого?» Это – прямая цитата из «Старшей Эдды». Все переводчики этот факт прохлопали, и, по-моему, совершенно зря. Ибо, слыша ее, мы понимаем: Рагнарёк уже близок.

Сурт едет с юга
С губящим ветви,
Солнце блестит
На мечах богов,
Рушатся горы,
Мрут великанши,
В Хель идут люди,
Расколото небо.