новорождённого утра. Мне пришлось потрудиться, ибо я склеил тебя из осколков, собрать которые было нелегко. Но ты вскоре оценишь мой труд, ибо силы возвращаются к тебе и скоро ты покинешь мой бедный, затерянный в безвестности, приют, - улыбнулся незнакомец в стареньком залатанном мундире сотрудника-адепта Механической Гильдии.

Он положил свою прохладную, с камушками застарелых мозолей, ладонь мне на лоб. И тут я увидел его глаза, лучащиеся изумрудным светом, приветливые и добрые. Я лежал в низенькой бревенчатой комнатушке, куда через единственное крошечное окошечко под потолком пробивался медово–золотистый утренний свет. Густо и тягуче пахло вокруг сушёными травами, цветами и дикой ягодой. От этого кружилась голова и я узнавал эти запахи укромных полян, где безбоязненно пели птицы и куда приходили влюблённые обитатели лесных чащ. Я понял, что спаситель мой, Механик, был ещё и лекарем, причём очень умелым, ибо я снова дышал и жил, чувствуя биение сердца в разбитой груди.

- Напрасен труд твой, почтенный Механик, ибо упустил я Звезду свою. Некуда мне теперь стремиться, ибо распят я на поле ржаном, - простонал я, попытавшись привстать на ложе, дабы почувствовать

вновь обретённое тело. Но оно ещё не слушалось меня и на все потуги мои отвечало режущей болью.

- У каждого из нас есть Звезда своя. Но о твоей мне ведомо, ибо я был когда-то там. Но только недолго. Был на Звезде твоей, - ответил Механик и протянул мне вырезанную из ясеня чашу с свежей водой ключевой. Я благодарно принял её и жадно, глоток за глотком, выпил. Вкус воды той не забыть мне никогда, ибо была та вода живая и саму смерть она побеждала.

- Расскажи... расскажи же мне о ней, почтенный Механик! Расскажи мне о Звезде моей, ибо знать хочу... О Звезде Гелиополиса, ибо таково Имя её, - вскричал я и радостные слёзы сами заструились по щекам.

- А не лжёшь ли ты сам себе, ибо прочитал ты о Звезде той в книге, неведомо кем написанной. Разве не я тебе её когда-то дал? Когда это было? Вчера ли? Или же сегодня, четверть часа, час или два тому назад? Годы, злые и немилостивые годы поглотили меня и тебя. Мы более не обременены плотью и даже полузабытые мечты невинной юности кажутся нам сморщенными стариками, что мочатся постоянно в постель к неудовольствию близких родственников. Мы бездумно растратили дары жизни и остались ни с чем. Даже ты, друг мой, уже неисправимо стар изнутри. Я только сейчас понял, что напрасно собрал тебя из обломков. Зачем я, скудоумный дурень, потревожил их? Прости, прости меня, - печально сказал Механик и, вздохнув, умолк. Он снова потрогал мой лоб и отошёл к столу, где стал неторопливо растирать в ступе какие-то пахучие травы.

 - И... всё же... какая она, моя Звезда Гелиополиса? Сколько раз я воображал, как брожу по его уютным аккуратным улочкам и просторным многолюдным проспектам, как любуюсь его летящими соборами, белыми колоннадами, роскошными дворцами и неприступными цитаделями из стали и гранита, как беседую с его кондотьерами, конкистадорами, алхимиками, техниками и клириками, как покупаю редкие книги, гравюры и экслибрисы в лавчонке

старика-книготорговца, что приветлив со мной и всегда угощает гостя настоящим кофе из туранских провинций. Но где-то в глубине души я знаю, твёрдо знаю, что Гелиополис — это иллюзия, что однажды сделала меня пленником своего чародейства.

Ведь это я придумал его.

Точнее - свою собственную версию.

И её — Звезду над Градом Предвечным...

 

 

III.

 

- ...и падал в торжественном миноре снег на улицы Града твоего, расцвеченные огнями раннего вечера. И ты бродил под снегом тем, что ложился беззвучно на тоскливую слякоть отошедшей ко сну земли. Ты шёл с покупкой, с томиком стихов поэта, чьё имя ты однажды услышал во сне. Кем он был? Бургундцем, фламандцем или, как смело предполагают отдельные литературоведы, чуть ли не уроженцем славной Старой Наварры? Или это был только талантливый подражатель, фактически наш современник, знакомый со стилистическими тонкостями позднесредневекового стихосложения? Ты бережно прятал своё сокровище от хлопьев мокрого снега, ибо влага небесная могла повредить изящную старинную бумагу, чей запах был тебе, наверное, дороже всех парфюмерных изысков и сказочных благовоний Турана. Ты шёл по улицам, узнавая их